Тыква

[Sinferno]

ТЫКВА

Отцвели цветы на джайлоо, пора собираться в низовья...
Чингиз Айтматов


Переломилась нынче зима, к солнцу день наклонился. Что ж тоскливо так смотришь, милая? Радость светлая, так тревожно и так одиноко с тобою. В тучах снежных скалы скрылись, ветер ветви ломает сосновые, бьет в стекло ледяною крупою. Спи, хорошая. Спи, любимая.

Блеклая радуга перекинулась гигантским мостом над трепетным разнотравьем лугов. В перелеске щедрая кукушка отмеряет кому-то бесконечно долгую жизнь. А в саду уж вороны проснулись, и нагло усевшись на плечо пугалу, чистят перья. Шелестят листвой молодые яблони. Сорные вьюнки цепляются за шершавые стволы в безнадежном стремлении к небу. Солнце еще низкое и доброе, едва трогает нежными лучами влажную листву. Дед Игнатий чувствует все это, но не может увидеть, хоть и желает нестерпимо. Вот уж третий месяц, как он слёг от внезапного инсульта. А ведь крепче иных молодых был. А тепереча лежит в хате как мешок с картошкой, руки-ноги, как плети, один глаз не видит, язык еле шевелится. Оставшийся глаз наблюдает в маленьком оконце кусочек голубого неба, по которому иногда проплывают редкие белые облака самой причудливой формы. Лепота. Что жалеть, да плакаться - пожил, дай Бог любому. Купоны с куста не стриг, но и коштанником-голоштанником, существующем милостью небес, не промышлял. Игнатий умирать ничуть не боялся, вот только переживал из-за того, что доставлял хлопоты близким и стеснялся своей беспомощности в отправлении физиологических нужд своего организма. А еще беспокоил деда сыч, который жалобно и жутко плакал ночами, разрывая сердце. Да нет, не в сыче дело. Внучку было жалко Игнату, боялся он испугать и расстроить её своей смертью. Смерть ходила где-то рядом, постукивая кастаньетами, как черноволосая сухопарая испанка, совсем не страшная и не злая, но и не желанная. Эх, жалко, что Машеньку больше не увидит! Не зря говорят, что самые любимые дети - это внуки.
-   Никак гусениц ночью в саду лист жрёт? - беспокоится Игнат.
-   Спи, дед. Дождь это.
-   Это добре. Тыкву поливать не надо.
Дед успокаивается и засыпает. Снится ему сладкая тыквенная каша. А еще снится, словно он мальчик Игнатка, спрятавшись в кустах, подсматривает, как купаются в речке молодые деревенские бабы.

В последнее время Машу не пускали к деду. По долгу гремели в его комнатке какой-то посудой, потом выходили хмурые и озабоченные, отводили взгляд. «Не мешай дедушке, Мария!» - грозно окликала её мать, когда девочка подходила к двери. Из дедушкиной комнаты плохо пахло и часто слышалось тяжелое свистящее дыхание. В хате-то всего было две комнатушки, кухня с газовой плитой на изогнутых (ай-ля Людовик четырнадцатый) ногах, да застеклённая веранда, которая летом вполне могла сойти за столовую. Всё что происходило в запретной комнате, казалось девочке таинственным. И вот, однажды, теплой ночью она проснулась от шума дождя по камышовой крыше. Девочка встала из постели и босиком, на цыпочках подкралась в дедушкину комнату. Она ожидала увидеть нечто страшное. Когда зрение привыкло к темноте, то её взору предстал лежащий удивительно прямо на спине дед, укрытый клетчатым пледом. Глаза его были открыты и уставились в потолок.
-   Дедушка, а ты умираешь? - неожиданно для себя спросила Маша.
Один глаз деда покосился в сторону девочки, а второй остался буравить точку на подволоке.
-   Помираю, внучка, - вздохнул Игнатий.
-   А когда?
Ей было интересно посмотреть, что такое «смерть».
-   Да вот как первая тыква зацветёт, так и кончусь, - спокойно, словно речь шла о самом обыденном деле, ответил дед.
-   А после смерти ты будешь играть со мной? - с надеждой произнесла девочка, но тут же, как будто что-то вспомнив, добавила:
-   Я знаю, тебя в землю закопают! - слёзы обиды брызжут из глаз и Маша, рыдая, убегает из комнаты.
Дед ничего не ответил, продолжая рассматривать точку на низком подволоке. Ему казалось, что он видит черноту неба и звёзды на нём, с которыми уже назначена скорая встреча. Растаяла последняя тревога, и бескрайний смысл вечности заполнял его душу. Миг малый лишь чувствуем мы космическое одиночество свое. Но вот уже взгляд выхватывает из хаоса пустоты предметы окружающей среды обитания, и мысль теряется, цепляясь за них. Скоро ничто не отвлечет Игнатия от главного, ради чего он жил.

Рано проснулась Маша, еще петухи не кричали. Глаза трет, нога слепо ищет чувяк, который укрылся далеко под кроватью. Мурка недовольно урчит в изножье.
-   Не рычи, Мура!
Поглаживания приводят животное в равновесие, и рычание переходит в умиротворённое мурлыкание. Кошка нужна, чтобы отнести на её счет непонятные ночные шорохи в темных углах, когда так трудно уснуть в одинокой постели. Обувшись, девочка вышла на  веранду, потом на крыльцо и направилась по вымощенной старыми тракторными траками тропинке к одинокому строению в конце огорода. Солнце еще не появилось из-за лесополосы, но небо уже стало совсем не черным, и поэтому было довольно светло. Сыч, который жил под крышей сарая как будто ждал этого и пронзительно заплакал, пугая девочку.
-   Не пугай меня! - храбрясь, крикнула ему Маша.
Птица умолкла. Сыч нужен, чтобы вечерами мир за окошком казался таинственным и страшным. Только тогда можно почувствовать, как уютен и безопасен собственный дом, как  мягка и мила постель из чистого гусиного пуха, без единого пёрышка. В будке встрепенулся сонный Дружок. Почти утративший чувство долга, он вдруг вспомнил о нём и  громко фыркнул, готовясь гавкнуть по настоящему.
-     Фу! Дружок. Это я.
Пёс в начале расстроился от сорвавшейся попытки наконец-то  выполнить свой долг, но радость от  знакомого голоса заставили его завилять хвостом и даже всем своим телом. Собака нужна, чтобы коршун не воровал цыплят, а еще она вылизывает своим шершавым языком все ранки и ссадины. Собаку можно обнять и почувствовать её доброе тепло и сладкий запах. Поравнявшись с хлевом, девочка услышала громкое дыхание Матрёны. Корова с нетерпением ждала утренней дойки, переминаясь с копыта на копыто.
-   Привет, Матрёна Ивановна.
В ответ из хлева послышался шумный выдох. Корова нужна, чтобы пастух Кузьмич, громко матерясь, водил её на луг вместе с другими коровами и козами. У Матрёны большие и печальные глаза, большие рога и хвост. Она вся очень большая. Это она даёт белое как яблоневый цвет молоко, кувшин с которым, стоит на столе во время каждого завтрака. Вдруг девочка останавливается, сердце её начинает стучать, словно кузнечик стрекочет в траве. Широко раскрытыми испуганными глазами Маша смотрит на тыквенные грядки. Желто-оранжевые звёздочки предательски рассыпались по всему огороду.  Забыв о нужде, девочка бросается бегом на грядки, ведь солнце еще не взошло, поэтому -  не считается! Лихорадочно, но все-таки тщательно, она срывает цветки с каждого побега и складывает их в подол своего платья.
-    Я успею, дедушка!

Солнце уж взошло почти. Кузьмич  гонит стадо на дальнем конце села. Матрёна трубно требует дойку. Маша осмотрела бахчу с удовлетворением - ни одного цветочка не пропустила. Радостная, она вбежала в хату и прямиком в дедову комнату. Даже не заметила сразу, что рядом с кроватью дедушки сидят отец с матерью, какие-то смурые.
-   Дедушка! Дедушка! Ты теперь не умрёшь!
Слабеют разом руки, и сыплются на пол из подола золотые звездочки. Не успела. Ложится на сердце черная тоска.  Серебрятся пылинки в солнечном лучике. Пахучая герань краснеет на окошке алым расплывчатым пятном через навернувшиеся слёзы.
-   Прости меня, дедушка...

Сон сморил меня, веки смыкаются. Дай, прилягу подле. Как приятны мне твои прикосновения, милая. Как спокойно мне слышать голос твой. Или это вьюга поёт за окном? Хорошо, что не вечны мы, любимая.

[vik2]

Sinferno

Переломилась нынче зима, к солнцу день наклонился. Что ж тоскливо так смотришь, милая? Радость светлая, так тревожно и так одиноко с тобою. В тучах снежных скалы скрылись, ветер ветви ломает сосновые, бьет в стекло ледяною крупою. Спи, хорошая. Спи, любимая.

Сон сморил меня, веки смыкаются. Дай, прилягу подле. Как приятны мне твои прикосновения, милая. Как спокойно мне слышать голос твой. Или это вьюга поёт за окном? Хорошо, что не вечны мы, любимая.

Не совсем понимаю, зачем нужны эти вступления, или отступления? Сам рассказ удивительно хорош.

[Sinferno]

vik2, да я сам не понимаю.   Так сложилось, "запросилось". А так как я отношусь к своим текстам не как к литературе, а как к самовыражению, то пожертвовал стройностью изложения.
За похвалу спасибо, хотя скромность не позволяет мне её принять как должное.

[vik2]

Sinferno

За похвалу спасибо, хотя скромность не позволяет мне её принять как должное.

Ай-яй-яй      

[Воображение]

Привет)

А для меня "отступления" полностью вписались. Я восприняла повествование как одну из "сказок Шехерезады")))) Не отказалась бы слушать их каждую ночь)))))

[vik2]

Воображение

Переломилась нынче зима, к солнцу день наклонился. Что ж тоскливо так смотришь, милая? Радость светлая, так тревожно и так одиноко с тобою. В тучах снежных скалы скрылись, ветер ветви ломает сосновые, бьет в стекло ледяною крупою. Спи, хорошая. Спи, любимая.

Сон сморил меня, веки смыкаются. Дай, прилягу подле. Как приятны мне твои прикосновения, милая. Как спокойно мне слышать голос твой. Или это вьюга поёт за окном? Хорошо, что не вечны мы, любимая.

Ну, абсолютно отдельная вставочка.

[Sinferno]

Воображение, я бы с радостью стал твоей Шехерезадой,  но мои ночи уже посвящены той, которой я обещал нашептывать свои сказки до конца своей жизни.

[Воображение]

Sinferno
Это ПРЕКРАСНО