Из книги Александра Исаевича Солженицына – Архипелаг Гулаг Том 1. Гл. 1
Аресты.
Надо воздать органам заслуженное:в век,когда речи ораторов,театральные пьесы и дамские фасоны кажутся вышедшими с конвейера,-аресты могут показаться разнообразными.вас отводят в сторону в заводской проходной,после того как вы себя удостоверили пропуском,-и вы взяты;вас берут из военного госпиталя с температурой 39(Анс Бернштейн),и врач не возражает против вашего ареста(попробовал бы он возразить!);вас берут прямо с операционного стола,с операции язвы желудка(Н.М.Воробьев)-и еле живого,в крови,привозят в камеру(вспоминает Карпунич);вы (Надя Левитская) добиваетесь свидания с осужденной матерью,вам дают его!-а это оказывается очная ставка и арест!Вас в "гастрономе" приглашают в отдел заказов и арестовывают там;вас арестовывает странник,остановившийся у вас на ночь христа ради;вас арестовывает монтер,пришедший снять показания счетчика;вас арестовывает велосипедист,столкнувшийся с вами на улице;железнодорожный кондуктор,шофер такси,служащий сберегательной кассы и киноадминистратор-все они арестовывают вас,и с опозданием вы видите глубоко запрятанное бордовое удостоверение.
Портной ,откладывая иголку, вколол ёё, чтоб не потерялась, в газету на стене и попал в глаз Кагановичу. Клиент видел. 58-я, 10 лет (террор).
Продавщица, принимая товар от экспедитора, записывала его на газетном листе, другой бумаги не было. Число кусков мыла пришлось на лоб товарища Сталина. 58-я, 10 лет.
Тракторист Знаменской МТС утеплил свой худой ботинок листовкой о кандидате на выборы в Верховный Совет, а уборщица хватилась (она за те листовки отвечала) – и нашла у кого. КРА, контрреволюционная агитация, 10 лет.
Заведующий клубом пошел со своим сторожем покупать бюст товарища Сталина. Купили. Бюст тяжёлый, большой. Надо бы на носилки поставить, да нести вдвоем, но заведующему клубом положение не дозволяет: «Ну, донесешь как-нибудь потихоньку.» И ушел вперед. Старик-сторож долго не мог приладиться. Под бок возьмет – не обхватит. Перед собой нести – спину ломит, назад кидает. Догадался все же: снял ремень, сделал петлю Сталину на шею и так через плечо понес по деревне. Ну уж тут никто оспаривать не будет, случай чистый. 58-8, террор, 10 лет.
Матрос продал англичанину зажигалку – «Катюшу» как сувенир – за фунт стерлингов. Подрыв авторитета Родины, 58-я 10 лет.
Пастух в сердцах выругал корову за непослушание-58я, срок.
Эллочка Свирская спела на вечере самодеятельности частушку, чуть затрагивающую, - да это мятеж просто! 58-я, 10 лет.
Максимов служил с начала войны в зенитной части. Зимою собрал их политрук обсуждать с ними передовицу «Правды» (16 января 1942 года: «Расколошматим немца за зиму так, чтоб весной он не мог подняться!» ) Вытянул выступать и Максимова. Тот сказал: «Это правильно! Надо гнать его, сволоча пока вьюжит, пока он без валенок, хоть и мы часом в ботинках. А весной-то хуже будет с его техникой…»И политрук хлопал, как будто всё правильно. А в СМЕРШ вызвали и накрутили 8 лет- «восхваление немецкой техники», 58-я.
Детвора в колхозном клубе баловалась, боролась, и спинами сорвали со стены какой-то плакат. Двум старшим дали срок по 58-й. (По Указу 1935 года дети несут по всем преступлениям уголовную ответственность с 12-летнего возраста!) Мотали и родителям, что подучили, подослали.
16-летний школьник-чувашонок сделал на неродном русском языке ошибку в лозунге стенгазеты. 58-я, 5 лет.
А в бухгалтерии совхоза висел лозунг «Жить стало лучше, жить стало веселей. (Сталин)». И кто-то красным карандашом приписал «у»-мол, СталинУ жить стало веселей. Виновника не искали- посадили всю бухгалтерию.
Уж конечно карается 58-й сбор денег в цеху на помощь жене арестованного рабочего. ( Да как ещё осмелились, спросить!)
Гесель Бернштейни его жена Бессчастная получили 58-10, 5 лет за … домашний спиритический сеанс.Следователь добивался: сознайся, кто ещё крутил?
И каких только не сочинялось глупейших обвинений, чтоб обосновать посадку случайного или намеченного лица!
Григорий Ефимович Генералов ( из Смоленской области ) обвинен: «пьянствовал потому, что ненавидел Советскую власть» ( а он пьянствовал потому, что с женой жил плохо»),-8 лет.
Ирина Тучинская арестована, когда вышла из церкви ( намечено было всю семью их посадить), и обвинена, что в церкви «молилась о смерти Сталина» ( кто мог слышать ту молитву?!!), - террор! 25 лет!
Александр Бабич обвинен, что « в 1916 году действовал против советской власти (!!!) в составе турецкой армии» ( а на самом деле был русским добровольцем на турецком фронте ).Так как попутно он был обвинен в намерении передать немцам в 1941 году ледокол «Садко» (на борт которого был взят пассажиром), - то и приговор был: расстрел! (Заменили на червонец, в лагере умер.)
Сергей Степанович Фёдоров, инженер-артиллерист, обвинен во «вредительском торможении проектов молодых инженеров»: ведь эти комсомольские активисы не имеют досуга дорабатывать свои чертежи. ( Тем не менее этого отъявленного вредителя возили из Крестов…на военные заводы консультантом.)
Член-корреспондент Академии Наук Игнатовский арестован в Ленинграде 1941 и обвинен, что завербован немецкой разведкой во время работы у Цейса в 1908 году! – притом с таким странным заданием: в ближайшую войну (которая интересует это поколение разведки) не шпионить, а только в следующую. Поэтому он верно служит царю в 1-юмировую, потом советской власти налаживает единственный в стране оптико-механический завод (ГОМЗ), избирается в Академию наук,- а вот с начала второй войны пойман, обезврежен, расстрелян!
По сравнению с тем несчастным портным, клубным сторожем, глухонемым, матросом уже покажутся вполне законно осужденными:
- Эстонец Энсельд, приехавший в Ленинград из независимой ещё Эстонии. У него отобрали письмо по-русски. Кому? от кого? «Я - честный человек, и не могу сказать». (Письмо было от родственников В.Чернова к его родственникам.) Ах, сволочь, честный человек? Ну, езжай на Соловки!.. Так он же хоть письмо имел.
- Гиричевский. Отец двух фронтовых офицеров, он попал во время войны по труд мобилизации на торфоразработки и там порицал жидкий голый суп ( так порицал-таки! Рот-то всё же раскрывал!). Вполне заслуженно он получил за это 58-10 лет. ( он умер, выбирая картофельную кожуру из лагерной помойки. В грязном кармане его нашли фотографию сына, грудь в орденах.)
- Нестеровский, учитель английского языка. У себя дома! За чайным столом рассказывал жене и её лучшей подруге! ( так рассказал же! действительно! ), как нищ и голоден приволжский тыл, откуда он только что вернулся. Лучшая подруга ЗАЛОЖИЛА обоих супругов:ему 10-й пункт,ей – 12-й, обоим по 10 лет.( А квартира? Может быть подруге?)
- Рябинин Н.И. В 1941, при нашем отступлении, прямо вслух заявил: надо было меньше песню петь – «нас не тронешь, мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим». Да подлеца такого расстрелять мало, а ему дали всего 10 лет!
-Реунов и Третюхин, коммунисты стали беспокоиться, будто их оса в шею жалила, почему съезда партии долго не собирают, устав нарушают ( будто их собачье дело!.. ).Получили по десятке.
-Фаина Ефимовна Эпштейн, пораженная преступностью Троцкого, просила на партсобрании: «А зачем его выпустили из СССР?» (Как будто перед ней партия должна была отчитываться. Да Иосиф Виссарионович может быть локти кусал!) За этот нелепый вопрос она заслуженно получила ( и отсидела) один за другим 3 срока! ( хотя никто из следователей и прокуроров не мог объяснить ей, в чём её вина.)
А Груша-пролетарка просто поражает тяжестью своих преступлений. Двадцать три года проработала на стекольном заводе, и никогда соседи не видели у неё икон. А перед приходом в их местность немцев она повесила иконы ( да просто бояться перестала, ведь гоняли с иконами) и, что особенно отметило следствие по доносу соседок - вымыла полы! ( а немцы так и не пришли.) К тому ж около дома подобрала красивую листовку немецкую с картинкой и засунула её в вазочку на комоде. И всё-таки наш гуманный суд, учитывая пролетарское происхождение, дал Груше только 8 лет лагеря да три года лишения прав. А муж её тем временем погиб на фронте. А дочь училась в техникуме, но кадры всё допекали: «где твоя мать?» - и девочка отравилась. (Дальше смерти дочери Груша никогда не могла рассказывать – плакала и уходила.)
А что давать Геннадию Сорокину, студенту 3-го курса Челябинского пединститута, если он в литературном студенческом журнале (1946) написал собственных две статьи? Малую катушку, 10 лет.
А чтение Есенина? М.Я. Потапову в рязанском ГБ выставили такое обвинение: «как ты смел восхищаться (перед войной) Есениным, если Иосиф Виссарионович сказал, что самый лучший и талантливый – Маяковский? Вот твое антисоветское нутро и сказалось.»
И.Ф.Липай в своём районе создал колхоз на год раньше, чем это было приказано начальством, - и совершенно добровольный колхоз! Так неужели же уполномоченный ГПУ Овсянников мог эту враждебную вылазку перетерпеть? Колхоз объявлен кулацким, а самого Липая подкулачника, потащили по кочкам…
Ф.В.Шавирин, рабочий, на партсобрании сказал вслух о «завещании Ленина». Ну, уж страшней этого и быть ничего не может, это уж заклятый враг! Какие зубы на следствии сохранились, на Колыме в первый год потерял.
Из книги Александра Исаевича Солженицына – Архипелаг Гулаг Том 2.
[Для просмотра ссылки зарегистрируйтесь] - для тех кому Сталин кумир.
Добавлено:
58-я чтобы никто не удивлялся из той же Книги А.И.Солженицына.
Парадоксально: всей многолетней деятельности всепроникающих и вечно бодрствующих Органов дала силу всего навсего ОДНА статья из ста сорока восьми статей не-общего раздела Уголовного Кодекса 1926 года. Но в похвалу этой статье можно найти еще больше эпитетов, чем когда-то Тургенев подобрал для русского языка или Некрасов для Матушки-Руси: великая, могучая, обильная, разветвленная, разнообразная, всеподметающая Пятьдесят Восьмая, исчерпывающая мир не так даже в формулировках своих пунктов, сколько в их диалектическом и широчайшем истолковании.
Кто из нас не изведал на себе ее всеохватывающих объятий? Воистину, нет такого проступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не могли бы быть покараны дланью Пятьдесят Восьмой статьи.
Сформулировать ее так широко было невозможно, но оказалось возможно так широко ее истолковать.
58-я статья не составила в кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она «политическая». Нет, вместе с преступлениями против порядка управления и бандитизмом она сведена в главу «преступлений государственных». Так Уголовный кодекс открывается с того, что отказывается признать кого-либо на своей территории преступником политическим — а только уголовным.
58-я статья состояла из четырнадцати пунктов.
Из первого пункта мы узнаем, что контрреволюционным признается всякое действие (по ст. 6-УК — и бездействие) направленное... на ослабление власти...
При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу, когда ты голоден и изнеможен — есть ослабление власти. И влечет за собой — расстрел. (Расстрелы отказчиков во время войны).
С 1934 года, когда нам возвращен был термин Родина, были и сюда вставлены подпункты измены Родине — 1-а, 1-б, 1-г. По этим пунктам действия, совершенные в ущерб военной мощи СССР, караются расстрелом (1-б) и лишь в смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1-а) — десятью годами.
Широко читая: когда нашим солдатам за сдачу в плен (ущерб военной мощи!) давалось всего лишь десять лет, это было гуманно до противозаконности. Согласно сталинскому кодексу, они по мере возврата на родину должны были быть все расстреливаемы.
(Или вот еще образец широкого чтения. Хорошо помню одну встречу в Бутырках летом 1946 года. Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в составе Австро-Венгерской империи. До второй мировой войны жил в своем родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945 году и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского кодекса, то есть за измену своей родине Украине! — так как ведь город Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился стать предателем).
Еще важным расширением пункта об измене было применение его «через статью 19-ю УК» — «через намерение». То есть, никакой измены не было, но следователь усматривал намерение изменить — и этого было достаточно, чтобы дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я предлагает карать не за намерение, а за подготовку, но при диалектическом чтении можно и намерение понять как подготовку. А «приготовление наказуемого так же (т. е. равным наказанием), как и само преступление» (УК). В общем мы не отличаем намерения от самого преступления и в этом превосходство советского законодательства перед буржуазным! [26].
Пункт второй говорит о вооруженном восстании, захвате власти в центре и на местах и в частности для того, чтобы насильственно отторгнуть какую-либо часть Союза Республик. За это — вплоть до расстрела (как и в КАЖДОМ следующем пункте).
Расширительно (как нельзя было бы написать в статье, но как подсказывает революционное правосознание): сюда относится всякая попытка осуществить право любой республики на выход из Союза. Ведь «насильственно» — не сказано, по отношению к кому. Даже если все население республики захотело бы отделиться, а в Москве этого бы не хотели, отделение уже будет насильственное. Итак, все эстонские, латышские, литовские, украинские и туркестанские националисты легко получали по этому пункту свои десять и двадцать пять.
Третий пункт — «способствование каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с СССР в состоянии войны». Этот пункт давал возможность осудить ЛЮБОГО гражданина, бывшего под оккупацией, прибил ли он каблук немецкому военнослужащему, продал ли пучок редиски, или гражданку, повысившую боевой дух оккупанта тем, что танцевала с ним и провела ночь. Не всякий БЫЛ осужден по этому пункту (из-за обилия оккупированных), но МОГ быть осужден всякий.
Четвертый пункт говорил о (фантастической) помощи, оказываемой международной буржуазии.
Казалось бы: кто может сюда относиться? Но, широко читая с помощью революционной совести, легко нашли разряд: все эмигранты, покинувшие страну до 1920-го года, то есть за несколько лет до написания самого этого кодекса, и настигнутые нашими войсками в Европе через четверть столетия (1944-1945 гг.), получали 58-4: десять лет или расстрел. Ибо что ж делали они за границей, как не способствовали мировой буржуазии? (На примере музыкального общества мы уже видели, что способствовать можно было и изнутри СССР.) Ей же способствовали все эсеры, все меньшевики (для них и статья задумана), а потом инженеры Госплана и ВСНХ.
Пятый пункт: склонение иностранного государства к объявлению войны СССР.
Упущенный случай: распространить этот пункт на Сталина и его дипломатическое и военное окружение в 1940-41 годах. Их слепота и безумие к тому и вели. Кто ж, как не они, ввергли Россию в позорные невиданные поражения, несравненные с поражениями царской России в 1904 или 1915 году? поражения, каких Россия не знала с XIII века?
Шестой пункт — шпионаж был прочтен настолько широко, что если бы подсчитать всех осужденных по нему, то можно было бы заключить, что ни земледелием, ни промышленностью, ни чем-либо другим не поддерживал жизнь наш народ в сталинское время, а только иностранным шпионажем и жил на деньги разведок. Шпионаж — это было нечто очень удобное по своей простоте, понятное и неразвитому преступнику, и ученому юристу, и газетчику, и общественному мнению[27].
Широта прочтения еще была здесь в том, что осуждали не прямо за шпионаж, а за
ПШ — подозрение в шпионаже (или — НШ — Недоказанный Шпионаж, и за него всю катушку!)
и даже за
СВПШ — связи, ведущие (!) к подозрению в шпионаже.
То есть, например, знакомая знакомой вашей жены шила платье у той же портнихи (конечно, сотрудницы НКВД), что и жена иностранного дипломата.
И эти 58-6, ПШ и СВПШ были прилипчивые пункты, они требовали строгого содержания, неусыпного наблюдения (ведь разведка может протянуть щупальцы к своему любимцу и в лагерь) и запрещали расконвоирование. Вообще всякие литерные статьи, то есть не статьи вовсе, а вот эти пугающие сочетания больших букв (мы в этой главе еще встретим другие) постоянно носили на себе налет загадочности, всегда было непонятно, отростки ли они 58-й статьи или что-то самостоятельное и очень опасное. Заключенные с литерными статьями во многих лагерях были притеснены даже по сравнению с 58-й.
Седьмой пункт: подрыв промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения и кооперации.
В 30-е годы этот пункт сильно пошел в ход и захватил массы под упрощенной и всем понятной кличкой вредительство. Действительно, все перечисленное в пункте Седьмом с каждым днем наглядно и явно подрывалось — и должны же были быть тому виновники?.. Столетиями народ строил, создавал и всегда честно, даже на бар. Ни о каком вредительстве не слыхано было от самых Рюриков. И вот когда впервые достояние стало народным, — сотни тысяч лучших сынов народа необъяснимо кинулись вредить. (Вредительство пунктом не предусматривалось, но так как без него нельзя было разумно объяснить, почему поля зарастают сорняками, урожаи падают, машины ломаются, то диалектическое чутье ввело и его.)
Восьмой пункт — террор (не тот террор, который «обосновать и узаконить» должен был советский уголовный кодекс[28], а террор снизу).
Террор понимался очень и очень расширительно: не то считалось террором, чтобы подкладывать бомбы под кареты губернаторов, но например набить морду своему личному врагу, если он был партийным, комсомольским или милицейским активистом, уже значило террор. Тем более убийство активиста никогда не приравнивалось к убийству рядового человека, (как это было, впрочем, еще в кодексе Хаммурапи в 18 столетии до нашей эры). Если муж убил любовника жены и тот оказался беспартийным — это было счастье мужа, он получал 136-ю статью, был бытовик, социально-близкий и мог быть бесконвойным. Если же любовник оказывался партийным — муж становился врагом народа с 58-8.
Еще более важное расширение понятия достигалось применением 8-го пункта через ту же статью 19-ю, то есть через подготовку в смысле намерения. Не только прямая угроза около пивной «ну, погоди!», обращенная к активисту, но и замечание запальчивой базарной бабы «ах, чтоб ему повылазило!» квалифицировалось как ТН — террористические намерения, и давало основание на применение всей строгости статьи[29].
Девятый пункт — разрушение или повреждение... взрывом или поджогом (и непременно с контрреволюционной целью), сокращенно именуемое как диверсия.
Расширение было в том, что контрреволюционная цель приписывалась (следователь лучше знал, что делалось в сознании преступника!), а всякая человеческая оплошность, ошибка, неудача в работе, в производстве — не прощались, рассматривались как диверсия.
Но никакой пункт 58-й статьи не толковался так расширительно и с таким горением революционной совести, как Десятый. Звучание его было: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти... а равно и распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания». И оговаривал этот пункт в МИРНОЕ время только нижний предел наказания (не ниже! не слишком мягко!) верхний же НЕ ОГРАНИЧИВАЛСЯ!
Таково было бесстрашие великой Державы перед СЛОВОМ подданного.
Знаменитые расширения этого знаменитого пункта были:
– под «агитацией, содержащей призыв», могла пониматься дружеская (или даже супружеская) беседа с глазу на глаз, или частное письмо; а призывом мог быть личный совет. (Мы заключаем «могла, мог быть» из того, что ТАК ОНО И БЫВАЛО) — «подрывом и ослаблением» власти была всякая мысль, не совпадающая или не поднимающаяся по накалу до мыслей сегодняшней газеты. Ведь ослабляет все то, что не усиляет! Ведь подрывает все то, что не полностью совпадает!
«И тот, кто сегодня поет не с нами, —
Тот
против
нас!»
Маяковский
– под «изготовлением литературы» понималось всякое написанное в единственном экземпляре письма, записи, интимного дневника.
Расширенный так счастливо — какую МЫСЛЬ, задуманную, произнесенную или записанную, не охватывал Десятый Пункт?
Пункт одиннадцатый был особого рода: он не имел самостоятельного содержания, а был отягощающим довеском к любому из предыдущих, если деяние готовилось организационно или преступники вступали в организацию.
На самом деле пункт расширялся так, что никакой организации не требовалось. Это изящное применение пункта я испытал на себе. Нас было двое, тайно обменивавшихся мыслями — то есть зачатки организации, то есть организация!
Пункт двенадцатый наиболее касался совести граждан: это был пункт о недонесении в любом из перечисленных деяний. И за тяжкий грех недонесения НАКАЗАНИЕ НЕ ИМЕЛО ВЕРХНЕЙ ГРАНИЦЫ!!
Этот пункт уже был столь неохватным расширением, что дальнейшего расширения не требовал. ЗНАЛ И НЕ СКАЗАЛ — все равно, что сделал сам!
Пункт тринадцатый, по видимости давно исчерпанный, был: служба в царской охранке[30]. (Аналогичная более поздняя служба, напротив, считалась патриотической доблестью).
Пункт четырнадцатый карал «сознательное неисполнение определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение» — карал, разумеется, вплоть до расстрела. Кратко это называлось «саботаж» или «экономическая контрреволюция»,а отделить умышленное от неумышленного мог только следователь, опираясь на свое революционное правосознание. Этот пункт применялся к крестьянам, не сдающим поставок. Этот пункт применялся к колхозникам, не набравшим нужного числа трудодней. К лагерникам, не вырабатывающим норму. И рикошетом стали после войны давать этот пункт блатарям за побег из лагеря, то есть расширительно усматривая в побеге блатного не порыв к сладкой воле, а подрыв системы лагерей.
Такова была последняя из костяшек веера 58-й статьи — веера, покрывшего собой все человеческое существование.
Сделав этот обзор великой СТАТЬИ, мы дальше уже будем меньше удивляться. Где закон — там и преступление.