Всё это время Арсений просидел в своей комнате, в полном одиночестве, наедине со своими мыслями.
Одна, на кухне, сидела и его бабушка.
Валентине Лукитичне в мае исполнилось пятьдесят восемь лет. Сейчас она была на пенсии, но всю свою жизнь проработала на шоколадной фабрике. Постоянно она приносила домой то конфеты, то шоколадки, иногда ещё что-нибудь сладкое. Но это не означает, что вся жизнь её была сладкой.
В семнадцать лет она стала сиротой. Родители попали в автокатастрофу и сразу же погибли; их даже не успели довезти до больницы. С тех пор жизнь молодой Вали резко изменилась. Сначала провалила экзамены при поступление в университет, затем потеряла работу. Но она не сдавалась. Тем более соседка Любовь Михайловна помогала бедной девушке, где советом, где добрым словом, а где деньгами. Своих детей у доброй женщины не было, поэтому однажды она решила удочерить сироту, но та отказалось, сказав, что не сможет называть её матерью. Любовь Михайловна всё поняла и осознала, что так будет лучше. Валентина всё равно жила с ней и незнакомые люди считали их родными, да они и были родными. Как оказалось позже «новая мама» оказалась двоюродной сестрой настоящей мамы Вали. Родственные отношения ещё более сблизили их.
Шли годы. Бабушка Сени нашла работу на фабрике. Любовь Михайловна, к которой она уже успела привыкнуть так, что считала настоящей матерью, старела, заболевала, а вскоре умерла. Очень долго переживала Валя, плакала ночами, и не могла понять, почему так несчастна.
Но жизнь, как известно, полосатая штука. В один прекрасный день на производстве она встретила некого Аркадия Савина, являвшегося сыном хозяина. Вскоре он и сам стал управляющим, сменив пост отца. Валентина полюбила Аркашу с первого взгляда, да и тот не обделял её вниманием. Каждый день водил её на свидания, дарил цветы, делал подарки и всевозможные сюрпризы. Вскоре приятные ухаживания сменились роскошной свадьбой. Началась такая семейная жизнь, о которой только могут мечтать все девушки мира. «Конфетно-букетный» период продолжался всё время. Через год у любящих людей родилась дочка, которую они назвали Людмилой. Жизнь стала ещё прекраснее. Прошло двенадцать лет. Именно тогда, в первый раз, семью Савиных посетила беда. Аркадий, уехав в близлежащую деревню, так и не вернулся оттуда. Ни милиция, ни частные детективы, ни международный розыск не могли найти любимого мужа и отца. Валентина Лукитична вместе с дочерью снова осталась одна. Шло время, боль уходила, но воспоминания остались до сих пор. Не могла забыть жена своего мужа; она знала, что-то случилось, не мог он просто так исчезнуть, испариться словно воздух. Помнила старушка о нём и сейчас.
Сеня знал эту историю. Сама Валентина Лукитична поведала ему об этом, зная, что внук её поймёт и выслушает. Подумав обо всё этом, Арсению стало жалко бабушку. Ведь он был не эгоистом и часто жертвовал собой, ради спасения других, близких ему людей. Так и сейчас он решил оставить своё грустное настроение и пойти к бабушке, которая вскоре стала для него объектом душевных разговоров.
Она сидела на кухне и задумчиво читала книгу. Сеня вспомнил старика в парке и, чтобы не гневиться, попытался забыть о нём.
Бабушка при виде внука оживилась и захлопотала. Кажется, она очень обрадовалась его появлению, потому что на плите внезапно оказался чайник с приподнятой крышкой, на столе пирожки, завёрнутые в пожелтевшую простынь и две фарфоровые чашки, слегка засыпанные заваркой. Пожилые руки бабушки так ловко перебирали различные столовые предметы, что, виделось, длительная работа на фабрике не пошла впрок.
Через несколько минут чайник засвистел и начал издыхать густой пар. Чашки наполнились кипятком и вкусно запахло лимонным чаем. Валентина Лукитична присела и безотрывно начала смотреть на доедающего второй пирожок Сеню. Мальчик заметил это лишь тогда, как добрался до сахарных булочек.
- Баб, ну ты ж, знаешь, что я не могу нормально есть, когда на меня смотрят, а тут ещё лакомство такое, что прекратить есть невозможно, пальчики оближешь.
На радостях, что внуку понравилась приготовленная «стряпня», бабушка и сама решила повкуснячить.
Наевшись до отвала, Сеня и бабушка присели на диван, стоявший у окна. Может быть, сказать было нечего, а может от чувства сверхмерной сытости они безропотно молчали. Но Валентина Лукитична также как и во время еды, внимательно, с оценочным взглядом, который бывает только у учителей, смотрела на внука. Казалось, она ждала, что скажет мальчик в своё оправдание. Она не хотела давить на него, но и желала всё узнать. По своей натуре она была очень любопытная, но никогда не сплетничала, уж не в её принципах это было, наверное, поэтому и не могла сдружиться с той самой бабой Маней, ходившей в народе первой разносчицей новостей.
Не мог больше всё таить в себе и Сеня. Да и он понимал, что рано или поздно придётся всё рассказать. Посмотрев в добрые глаза бабушки, он едва начал рассказ, но остановился. Что-то не давало ему начать беседу. Измученная долгим молчанием, Валентина Лукитична первая начала разговор. Повела с далёкого. Сначала спросила, как спалось, затем, что снилось, потом перешла ближе и узнала, какая погода была утром, далее просыпалась ещё куча вопросов, каждый из которых на немного приближался к заветной цели. Не выдержав, Сеня решился и выдвинул всё наружу. Он рассказал и о ночных кошмарах, и об утренней прогулке, не забыл рассказать и о своих наблюдениях, а главное о читающем старике. При описании интеллигента внук эмоционально рукоплескал и считал его виноватым в случившемся.
Во время не очень приятного рассказа внука, Валентина Лукитична корчила странные выражения лица: то морщилась, как губка и выглядела, как старая ведьма, то рот приоткрывала, и глаза закатывала и становилась вовсе как оборотень.
Эмоциональный мальчуган не обращал внимания на физиономию бабушки и ещё более пытался выплеснуть свою энергию на виновника. После того, как Сеня всё-таки закончил свою речь, Валентина Лукитична коротко, но ясно, снова, как англичанка изрекла:
- Я тебя не узнаю! Почему ты так грубо вызываешься о невиновном человеке, ведь всё же, как ни крути виноват-то ты, может, и не желал этого, но ничего не поделаешь.
Сеня, который был уверен, что бабушка поймёт его, как никто другой, уставился на неё и пристально начал смотреть в огромные голубые глаза. Затем понял, что нужно что-то сказать и произнёс:
- Ну, хорошо! Я виноват, может ты и права. Но скажи, разве бывают такие люди, которые не могут ответить на вопрос и вообще игнорируют всех вокруг, да ещё и с расчёсочкой постоянно вертится, тьфу.
Мальчик случайно выплюнул, и сгусток белой жидкости попал на подушку.
Бабушка вовсе потеряла дар речи, но быстро реабилитировалась.
- Да, это серьёзно, задумчиво произнесла старушка. Что-то с тобой нужно делать.
- Со мной? Да, ты что? Я-то тут причём, я говорить умею.
- Да умеешь, только не говорить, а ругаться; послушай меня, мой дорогой! Я прожила в четыре раза больше, чем ты и уж поверь, знаю жизнь лучше, чем пятнадцатилетний мальчишка, который только и умеет, что плеваться и обвинять совсем посторонних и невиновных людей.
Было видно, что Валентина Лукитична сильно рассердилась на поведение внука и находилась в яростном состоянии. Веки глаз часто дёргались, щека тоже не отставала. Нервный тик разошёлся по всему лицу. После небольшого молчания, она продолжила:
- И вообще, если человек молчит, то это не означает, что он не воспитанный и не хочет разговаривать, есть много всяких ситуаций, может, он и не слышал тебя.
- Ага, он что глухой? – не выдержал Сеня.
- Вот именно, голубчик, весьма вероятно, что он глухой и ничего не слышит. А такие, как ты ничего не понимают и считают больных людей извергами.
Валентина Лукитична прекратила двухминутный монолог и отвернулась, чтобы только не смотреть на внука, который вывел её из себя.
Сеня сидел, не двигаясь, и выглядел потерянным. Он не знал, как себя вести, что делать. А если он и правда не слышит, - думал мальчик, может он инвалид, а я так его оскорбил. Нет, неправильно это, нужно что-то делать. Арсений выпялился в одну точку и замер. Стало очень жарко, на лбу выделились капли пота, и тоненькая струйка потекла вниз.
Бабушка и внук, оба омрачённые, просидели, не двигаясь, около четверти часа. Затем Валентина Лукитична резко встала и пожелав Сени спокойно ночи, удалилась в соседнюю комнату.
Арсений тоже отправился спать, но заснуть ему, как и прошлой ночью, не удавалось. Он не мог избавиться от мыслей о старичке, глухом инвалиде, который любит читать. Ведь он действительно образованный и интеллигентный, умный и порядочный, а Сеня представил его жалкой и подлой личностью. По натуре добрый мальчик, не мог оставить всё как есть и решил, что завтра же, утром, опять побежит в парк, чтобы извиниться перед дедушкой, который, впрочем, и не знал, что его так обидели.

***
Ночь была длинной; нет, разумеется, обычная ночь, такая же по времени, как и всегда, просто при бессоннице это время суток длилось гораздо дольше, чем обычно.
За три часа абсолютного «неспания», Сеня провертел в голове все события сегодняшнего дня. Он снова вспомнил о маме, затем о глухом незнакомце. За один день он обидел двоих людей, нет, даже троих. Валентина Лукитична тоже испытывала чувство обиды и очень злилась на внука, но всё же ждала скорейшего примирения с ним. Уж очень они были близки и не одобряли разного рода ссоры и перепалки.
Утро началось не так, как ожидал Сеня. Во-первых, он проспал, так как позабыл, что будильника, с которым он пробуждался на протяжении девяти лет, с того самого момента, как пошёл в первый класс, уже не существует. Во-вторых, принять нормально душ не удалось, так как воду постоянно то включали, то выключали. Но и это не самое печальное. Кажется, Арсений потерял ключи от дома, потому что не мог их найти. Он обшарил все места в доме, которые только можно обыскать. Нигде: ни в тумбочке, ни в карманах, ни на крючке, ни в ботинках и даже ни в микроволновке железной связки не оказалось.
Позавтракал Сеня не как обычно. Яичницы не хотелось, как и кофе. За место этого он перекусил овсяными хлопьями, залитые свежим молоком.
Внезапно по радио раздался звук курантов, и мужской голос произнёс: «московское время десять часов утра, в эфире новости, с вами Анатолий Лагутенко, здравствуйте.
Надо идти, подумал Сеня, наверняка старик уже в парке.
На улице было не так свежо, как вчера. Воздух уже успел загрязниться ядовитыми газами проезжающих машин, заводскими отбросами и всевозможными духами, одеколонами, исходящие от торопливых прохожих. Вчерашний ливень дал о себе знать. Асфальт был весь в грязи и, если быть невнимательным, то запросто можно угодить в густую смесь земли с дождём . Между тем солнечный диск находился на безоблачном небе и, вероятно, следы непогоды в скором времени должны полностью исчезнуть.
Сеня очень волновался, когда шёл в парк. Внизу живота сильно урчало и немного жгло, - сгорали нервные клетки, а вместе с ними и лишние калории, - подумал мальчик, - вот почему все нервные люди очень худые. К примеру, учитель Арсения по биологии был очень худым и постоянно кричал, то есть нервничал, поэтому и истощал весь. Вот если бы не ругался, то сразу бы стал плотным и не вызывал отвращения не только у учеников, но и у всего педагогического коллектива. Хорошего человека, как говорится, должно быть много!
В это время Сеня уже подходил к желаемому месту. Над центральной аркой входа расположилось двое рабочих в зелёных камбинизонах, которые приняв позу в форме буквы «зю», пытались покрасить облупившуюся облицовку. Один из них, уронивший наземь валик, начал было сквернословить, но увидев Сеню, попросил его помочь. Мальчик безоговорочно поднял инструмент и передал работнику, который с силой выхватил предмет и, ни сказав ни слова благодарности, продолжил работать.
Во всей округе велись трудовые работы, как в день субботника. Одни, запряженные в веники с мётлами подметали улицу, другие, вместе с миниатюрными граблями рыхлили землю и сажали цветы; третьи что-то разрисовывали на стендах, стоящие возле фонтана.
Всё это не мешало приятно проводить время другим людям, которые находились в парке. Снова гуляла дама с собачкой, только не та, которую Сеня видел вчера, да и дог был другой породы: огромная пушистая рыже-белая шотландская овчарка, породы колли. Арсений всегда мечтал о собаке, но знал, что ухаживать за ней не сможет. Мысль о ежедневном выгуливании, да ещё по нескольку раз всегда останавливала мальчика на осуществлении своего желания. За столиком, рядом с детским аттракционом сидела девушка с коляской. Мамаша могла делать несколько вещей одновременно. Она умудрялась одной рукой держать книгу и читать, другой покачивать колыбельку; между тем подпевала что-то мелодичное и, перелистывая страницы, впихивала резиновую соску в крохотный ротик младенца. Промахнувшись, родительница затолкнула её в ноздрю ребёнка, отчего тот начал нескончаемо рыдать и громко плакать. Заботливой матушке пришлось отложить в сторону роман, на время забыть мелодию и начать успокаивать проснувшегося малыша. Собралось много зевак. Многим захотелось посмотреть, что случилось, но при виде обычного занятия всех молодых мам, вспыхнувший интерес постепенно развеивался.
Сегодня погода оказалась не на шутку жаркой. Было именно знойно, а не душно. На каждом углу начали появляться автоматы с газированной водой, в форме холодильника, в проём которого требовалось всунуть пятирублёвую монетку. Только тогда можно было отведать противную воду из крана с добавленным лимонным ароматизатором.
Сеня решил не портить свой желудок и решил, что легче будет страдать горлу, нежели важному органу, поэтому купил рожок шоколадного мороженного. Мальчик двинулся на то самое место, где вчера пытался начать разговор со стариком, но его там не оказалось. Не было и деда на других скамейках. Парень решил, что тот может ещё прийти, и решил немного подождать.
Лакомство оказалось очень сладким, но вкус полностью почувствовать не удалось. Солнечные лучи растопили весь крем, отчего всё мороженое полезло наружу. Молочные капли испачкали штаны едока, после лавочку, а затем и небольшую частичку аллеи. Сеня принялся ловко слизывать мороженое с краёв рожка, но оно всё текло и текло, отчего губы тоже испачкались и стали липкими. Всё же Арсений одолел с мороженым. Выпачканным шортам сейчас ничего не могло помочь, впереди их ждала стирка, а вот губы подверглись тщательной обработке влажным платком, после чего они стали огненно-красными, словно их обтёрли томатным соком.
Прошло пятнадцать минут. Старичок так и не появился. Сеня совсем расстроился. Ему было жутко не по себе от того, что он так подумал о нездоровом человеке и сейчас он желал одного – поскорее извиниться. Но вот как, ведь он глухой. Об этом мальчик продумал всю ночь, но на ум ничего не приходило. Выучить за восемь часов немой язык нереально, искусство жестов также требует длительного обучения. Передумав всевозможные способы общения с не слышащим человеком, Сеня решил, что нужно взять лист бумаги с ручкой и написать то, что он хочет сказать, так всё должно получиться. Но на ум опять ничего умного не лезло. Писать не получалось, буквы выходили корявыми, да и текст сочинения выглядел не лучшим образом. Полностью измучавшись, Арсений решил, что извинения не нужны, ведь старик и не в курсе о его мыслях, поэтому будет лучше просто посидеть с ним и хоть как нибудь попытаться обратить на себя внимания, чтобы у старикана сложилось хорошее мнение о мальчугане.
Пролетело ещё немного времени. Ничего не изменилось. Решив, что объект ожидания мальчика сегодня не придёт, Сеня перевёл свой взгляд на вертящуюся по часовой стрелке карусель, которая полностью была забита детьми разного возраста. Все они дружно визжали, когда кассир ловко раскручивал аттракцион. Весь процесс катания занял чуть больше пяти минут, после чего стая сорванцов рванула к качелям и, как ни в чём не бывало, продолжила весёлое занятие.
Сене же стало не по себе. От одной мысли о вертящемся круге у него подкатывало к горлу и мутило, а тут такое. Пожелтевший мальчик опустил голову. Тошнота не проходила. Сеня ещё долго сидел в таком положении; съеденное мороженное и овсяные хлопья уже рвались вырваться наружу, но не успели – добрый мужской голос заставил жертву аттракционов обернуться:
- Можно присесть рядом?
Прямо перед мальчиком стоял тот самый глухой, но, как оказалось, не немой, старик. На мгновение, потеряв дар речи, а потом, вспомнив, что можно и не говорить, Сеня просто кивнул. На лице старика появилась улыбка.
Он, как и в прошлый раз, достал томик Стругацких и принялся читать, но почему-то гораздо медленнее. Страницы нехотя переворачивались и прилипали к пальцам. Сеня, кажется, понял, в чём дело. Он и сам нередко страдал такой привычкой: всю книгу читал на лету, иногда даже через строчку, а под конец пытался растянуть удовольствие, всмотреться в каждую буковку, в каждую запятую, только чтобы не дочитать интересное произведение.
Старик читал, а парень думал, что сделать для обращения на себя, его внимания.
Конечно, Сеня бы мог просто заговорить, так ни о чём, как в прошлый раз, но, результат же будет нулевым. Но Арсений решил попробовать и безнадёжно произнёс:
- Я знаю, вы меня не слышите. Это, наверное, сложно быть глухим, ведь нельзя почувствовать ни один звук, вы как в пробке, да?
Старичок, как и ожидалось, молча сидел, уставившись в однообразные страницы текста. Он никак не прореагировал, просто занудно молчал. Сене это даже нравилось. Можно было говорить всё что хочешь, словно ты в данный момент один, но тебя не сочтут за умалишенного, потому что рядом, вроде как, находится слушатель.
- Вчера я с вами пытался заговорить, - продолжил говорун, - но вы меня не слышали, и я счёл вас за невоспитанного и высокомерного, но потом понял, точнее мне помогли понять, что вы не слышите, когда с вами беседуют, и наверняка хотели бы также разговаривать, но не получается.
Старик неожиданно захлопнул книгу и уставился на Сеню, а потом тихо, но в то же время бодро и энергично сказал:
- Да, глухим быть нелегко, я бы сказал даже сложно.
Арсений приоткрыл рот. Со вчерашнего вечера он считал его инвалидом, терзал себя за то, что так рассуждал о больном человеке, а тут, вопреки всем раздумьям, стоит совершенно здоровый, всё слышащий мужчина.
- Так, значит, вы не глухой? Вы слышите? А сейчас тоже? – на одном дыхании спросил Сеня.
- Нет, юноша, я глухой; уже четверть века хожу, как с затычками в ушах, - смеясь, сказал старец.
Потрясённый мальчик оставался в полном недоумении. Собравшись с мыслями, он продолжил:
- Может, я и не очень одарённый и талантливый, бывает, и с учёбой иногда не справляюсь, но одно точно понимаю: если вы сейчас со мной толкуете и отвечаете на мои вопросы, значит вы вовсе не глухой, вы способны общаться, тогда почему же вы считаете себя таковым.