– Ну и зачем тебе это надо? – спросила Катя.
Я молча пожала плечами.
– Нет, я, конечно все понимаю, – продолжала она, – но все же... Что ты в этой больнице забыла? Она что, вся обветшала и грозит рухнуть? Ведь нет же! И то, как вы ее обихаживаете, все эти цветочки-деревья-рисунки на стенах – не более, чем просто декорация. Это ведь не предмет первой необходимости! А результат – угробила свои любимые штаны. Были черные, стали серо-буро-малиновые в цветочек и крапинку. Не жалко?
– Не-а, – совершенно искренне ответила я. – Зато ты бы видела, что мы им там на стенах нарисовали...
– Да я видела, – отмахнулась подруга. – По мне, что бетон, что белая краска, что все эти рисунки – один фиг. Впрочем, ладно, забей... А в школу-то эту ты зачем пошла? Ты же никогда маленьких детей не любила!
– А вдруг? – предположила я.
– А вдруг что? Вдруг полюбишь?
– Ну хоть бы и так. Я же никогда с ними дела близко не имела...
– Так тебя никто и не заставляет! – Катя всплеснула руками. – Ты же можешь, наконец, найти работу, зажить полноценной жизнью... А ты вон чего удумала!
– Ну удумала, – снова пожала плечами я. – И что?
– Да мне просто за тебя жалко, – откровенно высказалась подруга. – Ты же впустую тратишь время, занимаясь нелюбимым делом и не получая от этого ровным счетом ничего толкового...
С Катериной мы познакомились еще в первом классе, и с тех пор не расставались. Разве что в последнее время, по мере взросления, круг интересов перестал быть общим и точек пересечения стало меньше. Зато тем для девичьих разговоров стало больше. Но иногда мы впадали в состояние полного "непонимания", совершенно отказываясь понимать интерес другой в чем-то ином. Как сейчас, например...
Катя – моя лучшая подруга, и за одно это ей прощалось многое. В том числе и резкое осуждение моей жизни, которую она осуждала громко и не особо выбирая выражения. Если ей это нравится, то пускай, мне не жалко. Я просто выслушивала все, что она говорила, и продолжала делать то, что считала нужным. Однажды я попыталась приобщить ее к одному из наших проектов, но после первой же посаженной на джинсы капельки белой краски, она решительно отказалась иметь со всеми этим дело. И не желала понимать меня, когда я возвращалась с головы до ног в брызгах краски после покраски стен, в пыли и грязи после тренировок, с пятнами пластилина и шоколада от детишек, с запахом пороха на руках после тира или медикаментов после "скорой". Еще меньше она понимала нашу жизнь по вечерам...
– Как, как вы ввосьмером умещаетесь на этих двух квадратных метрах? – возмущалась она. – Вы же все время друг у друга на глазах, никакого личного пространства, ни отдохнуть, ни подремать, ни подумать... Как так можно жить? Да и на такую ораву ведь не наготовишься! Да и гости постоянные... У тебя вообще не дом, а проходной двор!
И бесполезно было ей объяснять, что даже живя с еще семерыми ребятами в четырехкомнатной квартире, можно получить свой личный уголок и так необходимый мне кусочек одиночества. И что ребята эти – самые замечательные на свете, которым я могу довериться с закрытыми глазами и с которыми пойду и в разведку, и в засаду и на войну. Ну и что, что когда нас в этой квартире поселили, мы были едва знакомы? В восемнадцать лет этот барьер ломается в два счета и растворяется, как будто его и нет. А наплыв гостей нас никогда не расстраивал, совсем наоборот.
Катерина так и не смогла понять, почему я стала одной из тех немногих, кто решает нарушить признанный порядок жизни и выбирает иной путь. Пусть всего на один год, зато какой год!
Но объяснить ей это все я была не в силах. Как объяснить то тепло, которое окутывает тебя пушистым пледом, когда пятилетний мальчик, страдающий синдромом Дауна неумело вплетает тебе в волосы ромашки? Как поведать о том, как весело бегать наперегонки с приятелем, неся на закорках двух улюлюкающих глухих девочек? Как рассказать о том, какое чувство удовлетворения появляется, когда ты видишь благодарность в глазах стариков, у которых не было денег на ремонт и которым ты покрасила квартиру? Как обрисовать ту радость, когда замкнутая девчонка, почти не реагирующая на внешний мир, неожиданно доверчиво прижимается к твоему плечу? Как описать то счастье, когда ты улыбаешься грустным людям на улице накануне праздника, предлагая им яблоко с медом, а они начинают улыбаться в ответ? Как?...
Никаких слов не хватит, чтобы описать все чувства, которые накрывают тебя с головой, когда ты понимаешь, что делаешь для кого-то мир светлее и добрее. Пусть не для всех, для кого-то одного, двух, пяти, десяти... Это уже много. Это неимоверно много. И... это так просто!
Многие не понимают и осуждают мой выбор. Многие считают его пустой тратой времени, выбросом года на помойку, дурной блажью. Но я лучше пожалею о том, что сделала, нежели о том, чего не сделаю. Хотя, чует мое сердце, мне не предстоит жалеть о своем выборе...
Когда полтора года назад Даниэль говорил, что моя судьба написана у меня на лбу двумя желтыми буквами, я не верила в то, что его слова станут вещими, и, по правде говоря, не очень его понимала. Но теперь я понимаю. Моя судьба в ближайшие десять месяцев – сделать мир немножко лучше и светлее. Ведь жизнь так прекрасна!
август, 2007
От автора: Что-то непонятное нарисовалось, вроде, задумывалось как рассказ, а конец вообще какой-то другой, как в статье. Просто очень уж эта злободневная тема для меня в последние пару месяцев, пока я отвоевывала право на эти ближайшие десять месяцев у родителей, которые категорически против. Они, в общем-то, и сейчас против и не понимают, зачем мне это. И все надеются, что мне это надоест и я брошу все посередине. Но главное, что я начинаю свой новый год уже через неделю.
Задумывалось как нечто теплое и спокойное